С Высоцким в глушь, в Саратов?

Спектакль артистов «Таганки» с громким названием «Я, Владимир Высоцкий...» вызвал интерес уже свои названием. Сама по себе идея, несомненно, заслуживает всяческого одобрения, вот только, как оказалось, на практике, замахнувшись на большое, у артистов не хватило пороху, чтобы воплотить это в жизнь.

Сразу скажу, что на спектакль шла с несколько смешанным чувством уважения к людям, рискнувшим представить на суд зрителя одновременно и произведения Владимира Высоцкого, и книгу Марины Влади «Владимир, или Прерванный полет». Ведь ни для кого не секрет, что вышедшие в свет в конце восьмидесятых воспоминания Марины Влади были настолько откровенны, что вызвали бурю негодования у многих: начиная с родителей и кончая поклонниками Владимира Семеновича.

«Мы не играем Марину Влади и Владимира Высоцкого, а рассказываем жизнь этих замечательных людей», — сделанное артистами заявление перед началом действа оказалось полной противоположностью того, что было представлено зрителям. Слишком восторженное чтение Л. Чирковой отрывка знакомства Влади и Высоцкого немного не вяжется с образом самой Марины Влади и ее воспоминаниями об этом.

На протяжении всего спектакля ловила себя на мысли: песни ли иллюстрируют книгу или отрывки подбирались под «сделанные» песни. Скомпилированные кусочки текста показывают довольно «вылощенного» Высоцкого. Песни, подобранные «как подсказывала душа», тоже, скорее, больше ходовые, чем показывающие того Высоцкого, каким он был на самом деле.

Пронзительная у Высоцкого «Моя кабацкая» звучит в исполнении Черняева с довольно «деланным» надрывом и сменяется «Большим Каретным», совсем не вяжущимся с последующей «Час зачатья я помню не точно...».

«На сцене неистово кричит и бьется полураздетый человек. От пояса до плеч он обмотан цепями. Ощущение страшное ... я потрясена силой, отчаянием, необыкновенным голосом актера. Он играет так, что остальные действующие лица постепенно растворяются в тени», — так пишет о Высоцком Марина Влади. Этот же монолог Хлопуши пытался изобразить Валерий Черняев, копируя интонацию и даже жесты Высоцкого. И если Высоцкий живет в Хлопуше, и когда слушаешь его, у тебя вся буквально переворачивается внутри. Глядя на Черняева, ничего кроме ощущения копии не слишком хорошего качества не возникает.

Несомненно, Валерий Черняев временами довольно, похоже, копирует некоторые музыкальные фразы в песнях и жесты Высоцкого. По его словам, Юрий Любимов как-то спросил: «Видишь, как это делает Высоцкий? Можешь так повторить?» Что имел в виду мэтр, неизвестно, но актер старательно скопировал жесты, мимику и интонацию Высоцкого. К сожалению, получилась всего лишь копия, довольно плоская, не вызывающая внутреннего отклика в душе. Хотя, по признанию актера, он специально не добивается интонаций Высоцкого, и если они проскакивают, то он этому только рад.

Можно понять и принять (хотя мне, если честно, это довольно сложно), когда актеры и певцы показывают песни Высоцкого так, как они их видят. По крайней мере, в них видна душа исполнителя.

Что решили показать артисты «Таганки», остается не совсем ясным — если историю любви Влади и Высоцкого, то она получилась довольно слащаво-сказочной: встретились, влюбились, она, не выдержав «взбрыков» любимого, уезжает, появляется ангел-телефонистка Люся, которой посвящен довольно большой кусок текста, иллюстрируемый песней «07».

Совершенно отдельно от всей этой истории идет «Банька По-белому». «Ты привез из Сибири песню о людях, попавших в лагерь при Сталине, ... Страшная песня, где впервые ты упоминаешь мое домашнее имя — Маринка», — далее звучит «Банька», которая воспринимается лишь как текст, положенный на музыку. Тщетно прислушиваешься к себе в надежде найти отклик, а в ответ — тишина.

Спектакль заканчивается известием о смерти, вернее, предчувствие его: «Я просыпаюсь в поту, зажигаю свет, сажусь на кровати. На подушке — красный след, я раздавила огромного комара. Я, не отрываясь, смотрю на подушку — меня словно заколдовало это яркое пятно. Проходит довольно много времени, и, когда звонит телефон, я знаю, что услышу не твой голос. «Володя умер». ... Тебя придавил лед, тебе не удалось разбить его».

Даже этот последний отрывок, когда понимаешь, что того, кого ты любил, уж нет, но разум отказывается в это верить, и надеешься на несбыточное чудо, прозвучал довольно теплохладно, скорее, как иллюстрация «И снизу лед и сверху...». На этой бы ноте и закончить, но выплывают «Корабли постоят...».

Далее у фотографии Владимира Высоцкого, которая все время стоит на столике, зажигают свечу. Я не слишком сильна в православных канонах, но свечи принято зажигать только перед иконами. Не хватает, как это не кощунственно прозвучит, стакана с водкой и кусочком хлеба «по русскому обычаю». И то ли поминки, то ли канонизация на сцене.

Я при жизни был рослым и стройным, Не боялся ни слова, ни пули И в привычные рамки не лез, — Но с тех пор, как считаюсь покойным, Охромили меня и согнули, К пьедесталу прибив ахиллес. (В. Высоцкий «Памятник», 1973)

А дальше было совсем «весело»: самопрезентация г-на Черняева с рассказом о том, как он начинал в «Театре на «Таганке» и провалился в первом же выходе на замену Высоцкого. Еще три песни «по плану» и две «бонусом» за хороший прием. Да, саратовская публика, довольно интеллигентно и сдержанно отдала должное артистам, отработавшим спектакль.

... Вероятно, у некоторых еще осталось убеждение, что Саратов со времен Грибоедова так и остался глушью, но, как писал Высоцкий: «Может, сзади и не так красиво, /Но — намного шире кругозор, /Больше и разбег и перспектива, /И еще — надежность и обзор».

Лана СОКОЛОВА
"Богатей" №41(511)