Верди в смокинге

Саратовский оперный открыл свой юбилейный, 205-й сезон. Заявленные новинки обещают быть яркими и интересными — Россини, Дунаевский, танго…

Открылся театральный сезон тоже премьерой. Зрителям была представлена опера Дж. Верди «Бал-маскарад». Пожалуй, мало кто из композиторов может сравниться с ним в музыкальной сочности, яркости, в той неповторимой театральности, которая присуща всем его произведениям. Сюжет всегда несколько условен и довольно запутан, но: непременное кипение страстей, обязательные трагические роковые совпадения и бурное, но, увы, запоздалое раскаяние — фонтан эмоций и какая-то фантасмагория чувств. Можно запутаться в событийной логике и родственных связях, но страстные арии понятны на любом языке. Кстати, в очередной раз опера была поставлена на итальянском языке, что по идее опять же должно подчеркивать театральность происходящего — все-таки оперу ходят слушать.

Сцена из оперы «Бал-маскарад»

По какой-то неведомой причине оперы Верди часто становятся поводом к экспериментам. Нет, эксперимент это хорошо, но хотелось бы, чтобы он все-таки был оправдан. Приходя в театр, зритель готов к условности — и он вправе принимать или не принимать условия игры. Мы догадываемся, что клинок картонный, и не жаждем — Боже упаси! — настоящей крови. Но нас не нужно бить им по лбу, чтобы убедить в соблюдении техники безопасности на сцене.

Безусловно, можно играть Шекспира в джинсах — и его трагедии не потеряют надрыва, а комедии — насмешливого очарования. Форма может быть любой, лишь бы она не затмевала мишурой или невнятной загадочностью содержание. Опять же в драматическом театре сюжетные линии играют определенную роль, а в опере — трагизм характеров и событий изначален как данность, как аксиома. И он — предельно театрален, даже пафосен. Любовь — метания — кинжал (или яд). Тяжкое бремя долга — метания — героическая смерть от руки вольного или случайного убийцы, в руке которого кинжал или бокал отравленного вина. А вокруг шелка и кроваво-красные розы или, в крайнем случае, камелии.

Сцена из оперы «Бал-маскарад»

Герои Верди в новом прочтении — в брючных парах, как коллежские асессоры, цветовая гамма — от темно-серого до черного. Хотя ангелы на колоннах в декорациях намекали на шуршание шелка. И, кажется, диссонанс был катастрофичен — временами драма превращалась в фарс времен расцвета социализма: семейные разборки на партсобрании с привлечением детей и активистов. Банда заговорщиков в плащах и шляпах напомнила Тройку братьев Стругацких.

По-настоящему страшно стало, когда по сюжету подданные поют осанну своему правителю графу Ричарду, размахивая флажками, как на демонстрации, и юродивый, не понимая происходящего, но увлекаясь общим ликованием, начинает исступленно размахивать блестящим флажком, впадая почти в транс. Фарс превратился в ночной кошмар.

Надо отдать должное артистам — они были хороши, впрочем, как всегда. Иногда хотелось закрыть глаза и просто слушать — в их исполнении и без синхронного перевода понятно, о чем идет речь: пугающая своими короткими связями с Сатаной колдунья Ульрика (М. Демидова), лукавый паж (Н. Федосеева), нежная страдающая Амелия (О. Кочнева), всем преданный, а потом всеми преданный и тоже страдающий Ренато (А. Багмат). И, конечноvже, граф Ричард (Г. Назаров) — живое воплощение борьбы между нежной страстью и долгом. Нашу веру в его искренность, кристальную честность в служении народу не могли поколебать даже ненависть заговорщиков (В. Григорьев и В. Верин), у которых с ним были личные счеты — наверняка что-то они напутали, а то и погорячились. Тем более что, умирая, граф простил всех — а действительно обиженных прощать не принято. Наверное, и зрителям надо простить — спектакль же состоялся. Артисты пели, страсти бушевали, публика аплодировала и вызывала «на бис». А то, что форма не совпала с содержанием, — так ведь в оперу ходят слушать.

Клара АЛЕКСАНДРОВА
«Репортёр» № 41 (761)