Жестокая «Русалка»

Иногда саратовский театр оперы и балета упрекают в засилии иностранных опер. Но в этом году ситуация изменится: первой премьерой в этом году будет постановка оперы «Русалка» Даргомыжского. Правда, при этом будет соблюдена другая традиция театра — как и во многих других случаях, для работы над спектаклем вновь приглашен столичный режиссер. На этот раз это Андрей Викторович Сергеев, который до этого ставил драматические спектакли в Малом театре, в Московском новом драматическом театре и в Театре сатиры. Нам удалось побеседовать с режиссером.

«Русалка» А. Даргомыжский Сцена из спектакля

— Да, до этого я ставил драматические спектакли. Сейчас, конечно, могу назвать только те, которые особенно запомнились и сразу приходят на ум. Например, из классики «Мещанин во дворянстве», малоизвестная пьеса Островского «Блажь». Еще у меня была постановка о жизни жены Петра Ильича Чайковского под названием «Гадина». Это был моноспектакль с актрисой театра «Современник» Тамарой Дегтяревой. Также были совместные постановки с другими режиссерами, такие чисто сценографические вещи.

— Сложно работать над оперой после драматических спектаклей?

— Да, здесь свои сложности. В чем-то, конечно, сложнее, а где-то и проще. Понимаете, в драматургии нет того богатства, которое дает партитура, поэтому его приходится изобретать. А в опере вы просто следуете за партитурой.

— А драматический театр может дать опере что-то важное, яркое?

— Безусловно. Не случайно все великие оперные певцы, включая Шаляпина, были поклонниками художественного театра, изучали те законы, которые открыл Станиславский. Если взять довоенное поколение великих певцов и режиссеров Большого театра, все они были тесно связаны с художественным театром. Причем многие режиссеры, например, Баратов, пришли в оперу из студии Станиславского. Поэтому, конечно, можно сказать, что эти два направления обогащают друг друга.

— Я где-то слышала, что вы просто мечтали поставить оперу. Это правда?

— Вы понимаете, я не мечтал, а очень любил это искусство. Дело в том, что поставить оперу невероятно сложно, поэтому мечтать об этом несколько легкомысленно. А любовь к этому жанру у меня была с самого детства. Поэтому, когда мне предложили ставить «Русалку», я с некоторой осторожностью, но, тем не менее, согласился.

— Значит, оперу выбирал театр? А каково ваше отношение к «Русалке»?

— Я прекрасно отношусь к этой опере. Это же абсолютный шедевр. Возможно, он незаслуженно забыт. Но при этом стоит в первом эшелоне классической музыки.

— В последнее время саратовский театр оперы и балета любит экспериментировать именно с классическими операми. Вы тоже собираетесь удивить публику авангардистскими «изысками»?

— Да, вопрос действительно злободневный. Сказать, что я пытаюсь ставить «Русалку» в чисто классическом варианте, будет неверно. Дело в том, что сделана очень сильная редакция этой оперы. Мы убрали все сцены, превращающие «Русалку» в некое представление для детей. Так, мы убрали весь балет, все вставные номера, даже пожертвовали сценой в тереме княгини.

«Русалка» А. Даргомыжский Сцена из спектакля

То есть можно сказать, что мы делаем первую попытку «вытащить» из этой оперы ее драматическое естество, драматическое начало, которое в определенном понимании может показаться даже некрасивым, а вернее — жестоким. В такой редакции эта опера не шла никогда, поэтому здесь есть определенный риск. Так что, я думаю, говорить об абсолютной приверженности традиции будет неверно.

Если же говорить о режиссерском приеме, то опера, несомненно, решается в системе художественного, а вернее, психологического театра. То есть никакого авангарда здесь нет. А, следовательно, мы вновь рискуем, потому что так оперы уже давно не ставили. И, что касается театральной критики, я думаю, она не вполне готова воспринять тот спектакль, который у нас вырисовывается. Ведь все уже привыкли к экспериментам, к изменениям, к каким-то трансформациям, вплоть до полного изменения либретто. Я уже не говорю о переносах действия в другие эпохи, о смене акцентов. У нас же опера полностью будет подчинена партитуре.

— «Русалка» считается романтическим произведением. Как я понимаю, вы решили «разбавить» это представление неким драматизмом и психологизмом?

— Не совсем так. Это романтическая драма, то есть, как раз то, что я говорил о жестокости. И именно этот аспект при постановке других «Русалок» несколько затушевывался сценами подводного царства, вставными номерами, о которых я уже упоминал. Причем они не имеют непосредственного отношения к сюжету, к драме Наташи и князя. Меня же, прежде всего, интересует именно эта драма, этот конфликт.

— Традиционно вы выступаете в двух «ипостасях»: режиссера и художника-постановщика. Это как-то упрощает работу над спектаклем?

— С одной стороны, это очень сложно. А с другой стороны, это значительно упрощает работу.

— А как вам работается с саратовскими актерами?

— С большинством из них, как мне кажется, я достиг некого понимания. Здесь, наверное, надо постучать по дереву. Мне кажется здесь много ярких, талантливых исполнителей. Так что, определенная надежда у меня есть. Во всяком случае, ничего катастрофического я пока не вижу. А во что выльется наше сотрудничество, будем судить, когда спектакль будет готов.

— А сейчас насколько «Русалка» готова к встрече со зрителем?

— Вы застали самый сложный момент, а именно — решение мизансцен, проработка сюжета, осмысление актерами их драматургической линии. Это очень сложная работа по созданию каркаса спектакля. Позднее мы уже будем репетировать большие куски, уточнять какие-то нюансы, думать об окончательном музыкальном наполнении. Я достаточно туманно ответил?

Анастасия ГУЛИНА,
«Богатей»